Разговор с Филипом Петтитом о свободе. Эта кажущаяся тривиальной тема до сих пор остро проживается огромным числом людей. Обращаясь к различным историческим эпохам, политическим режимам и на примере разных социальных групп, Петтит демонстрирует различие между «естественными ограничениями» и проявлениями власти. Так, например, с одной стороны, есть ряд социальных условий, которые увеличивают риск гендерного насилия, а с другой — конкретные люди, которые его осуществляют, руководствуясь существующими нормами. Петтит не приводит четкого определения свободы, которое бы позволило их разграничить, но предлагает рассматривать каждый случай, демонстрирующий тот или иной тип ограничений, приводящих к угнетению одного человека другим, в отдельности. В отличие от французской философской традиции, для республиканцев, следующих за Ханной Арендт, к которым относит себя и Петтит, власть не появляется в каждой возможной ситуации, но ограничена политическим полем. Еще одной важной темой беседы является самоцензура. Республиканизм предлагает широкую теоретическую рамку для осмысления ограничений, добровольно налагаемых человеком на себя в попытках угодить тем, от кого он зависит. Для современной теории это ключевая тема, затрагивающая вопросы «структурного насилия», которые могут дать необходимый ресурс для осмысления многих процессов, происходящих сегодня.

В последние годы мы наблюдаем возрождение практики публичного клеймения — процесса, при котором члены общества выражают моральное негодование по поводу взглядов или поведения того или иного индивида или группы. Особенно распространено такое клеймение в соцсетях, но оно может принимать и другие формы (заседания ученых cоветов и комиссий по этике, так называемая культура отмены и так далее). Раскол публики на противостоящие друг другу группы, ярость предъявляемых обвинений, тяжелые последствия клеймения для социального статуса, репутации человека, часто обнаруживаемая заинтересованность государства и тех или иных институций в развязывании или использовании клеймения — все это делает его важным феноменом современной общественной жизни. Статья Стивенсон анализирует практику проработки, ритуала публичного клеймения, который проходил по месту учебы и работы граждан в Советском Союзе. Статья утверждает, что эти ритуалы были посвящены не моральному совершенствованию и перевоспитанию граждан коллективом (как это представлялось в официальном дискурсе), а являлись репрессивными практиками, которые вели к социальной деградации жертв клеймения. Она показывает, что, помимо официального сценария, у собраний был дополнительный сценарий, который возбуждал у присутствующих отрицательные эмоции и аффекты и при этом порождал чувство вины и страха.

Res Publica: Русский республиканизм от Средневековья до конца XX века. Коллективная монография / Под ред. К. Соловьева. М.: Новое литературное обозрение, 2021. 824 с.

Около шестидесяти лет феминизм находится в сложных отношениях с психоанализом. С одной стороны, психоанализ затрагивает важные для феминизма темы, многие из которых могли бы быть переосмыслены с помощью феминистской теории. С другой стороны, содержательные противоречия между феминизмом и психоанализом мешают их продуктивному объединению. В статье выдвигается предположение, что проблемы, с которыми сталкивается проект феминистского психоанализа, возникают не столько из-за различий, сколько из-за сходств обоих дискурсов. Феминистская оптика структурно воспроизводит базовые идеи психоанализа. Устройство общества в феминизме понимается по аналогии с психоаналитическим бессознательным. Феминистский дискурс направлен на то, чтобы «захватывать» симптом и предложить ему интерпретацию. При этом интерпретационный аппарат феминизма отличается от психоаналитической теории тем, что основан на внутренне связной системе прескрипций. Политическая вовлеченность в феминизме достигается постольку, поскольку симптом успешно интерпретируется через нее. Таким образом, индивидуальные случаи понимаются по аналогии с «сознательным» в психоанализе, а система прескриптивов — по аналогии с «бессознательным», благодаря чему формируется «коллективный» субъект действия. Психоанализ и феминизм находят причины симптома в разных, непересекающихся, областях, что и порождает конфликт между ними.

Статья посвящена драматургическим и музыкальным закономерностям современных российских сериалов-байопиков об артистах советской эстрады. В качестве инструмента исследования применяется концепция психо- и социобиографии польской исследовательницы Евы Мазерски. В первой части работы дается описание закономерностей предложенных драматургических моделей и прослеживается их развитие в позднесоветском кинематографе. Во второй части исследования рассматривается сближение и интеграция этих драматургических моделей на обширном материале российских сериалов, посвященных звездам советской популярной музыки. Особое внимание уделяется двум сериалам: «Анна Герман. Тайна белого ангела» (2012) и «Рожденная звездой» (2015) с элементами биографии Эдиты Пьехи. В заключительной части статьи с помощью модели психо- и социобиографии анализируется саундтрек этих двух сериалов. С одной стороны, прослеживается, как песни, звучащие в этих сериалах, соотносятся с драматургической коллизией эпизодов, в которых они появляются. С другой — определяется репертуарная политика создателей сериалов, которая прослеживается, в частности, в соотношении песен гражданской и лирической тематики. Статья приходит к выводу, что если в позднесоветский период модели психо- и социобиографии еще обнаруживали свою автономность, которая была обратно пропорциональна идеологической выдержанности фильма, то нынешний этап определяется активным сближением и интеграцией двух моделей, которые больше не существуют в «чистом» виде. Что касается музыкальной драматургии и репертуарной политики в саундтреке, — сериалы о звездах советской эпохи продолжают развивать активную лиризацию советской эстрады, замещая гражданско-патриотическую тематику хитами зарубежного происхождения. С другой стороны, песни советской эстрады своим звучанием реконструируют культурно-исторический контекст прошлого.

В статье рассматривается проблема калькирования родного языка с философской и психоаналитической точек зрения в разрезе алгоритмизации или кибернетизации человеческой культуры. Затрагивается вопрос трансформирующихся в пространстве и времени взаимоотношений между телом и языком, содержание которых составляет понятие субъекта, и освещаются структурные характеристики, свидетельствующие о переходе субъекта в иное, новое постантропологическое качество «посредством» калькирования родного — в данном случае русского — языка. Корпоративная культура и потребление популярной переводной литературы и массового кинематографа в дубляже постоянно занижают ожидания от индивида в отношении родного языка, а значит, и в отношении личности как таковой, склоняя последнюю отказываться от «барочных излишеств» и перемещая символический ориентир из среды родной филологии и канонических культурных текстов в утопию «среднего арифметического» смыслообразования. Такой утопией выступает русский аналог разговорного американского английского, который упраздняет идиосинкратическое пространство языка (грамматическое, морфологическое, синтаксическое богатства), сопротивляющееся переводу и составляющее ядро культуры. С одной стороны, язык превращается в рудимент, балласт, а с другой — в орудие отчужденного (языка от тела) труда по обмену информацией. С тем чтобы выявить симптомы субъекта-кальки, утратившего органическую связь с родным языком и живой речью, обсуждаются замечания Жака Лакана на тему бреда и размышления Бориса Гройса о языковых патологиях, возникающих в результате взаимодействия современного субъекта с поисковой системой Google.

Главным заказчиком и актором политики памяти является государство. Именно оно заботится о составлении стандартного списка знаковых исторических событий и значимых исторических личностей. В связи с этим возникают следующие вопросы: как в советское и постсоветское время выглядел ряд исторических событий, подлежащих увековечиванию и пропаганде, как и по каким критериям производился отбор исторических личностей и событий, какие именно особенности государственной политики подчеркивали эти образы, как в этой политике памяти выражалось отношение власти к роли личности и народных масс в истории, как в ней отражался гендерный момент, наконец, какое влияние на нее оказывало отношение власти к религии? Яркими примерами официальной политики памяти служат беседка в Нескучном саду, поставленная в 1951 году в честь 800-летия Москвы, и художественное оформление Боровицкой площади с примыкающим к ней Александровским садом, возникшее уже в 2010-х годах. В процессе их описания обнаруживаются общие черты — акцент на решении политических проблем с помощью вооруженной силы (война или революция), ярко выраженная маскулинность и акцент на славных военных победах, что, безусловно, свидетельствует о позитивном отношении власти к войне и армии и отражается в милитаризации истории. Однако между ними есть и различия — в отношении к истории, религии, революции, войне и роли народных масс в истории, — которые характеризуют политику двух государств. На этих примерах анализируются особенности советской и постсоветской мемориальных культур. Подчеркивается архаизация мышления и общественного дискурса, характерная для постсоветского периода.

Шнирельман В. Удерживающий. От Апокалипсиса к конспирологии. М., СПб.: Нестор-История, 2022. 422 с.

Перевод c французского Сергея Фокина и с немецкого Веры Котелевской по изданию: Benjamin W. Das Passagen-Werk // Gesammelte Schriften / R. Tiedemann, H. Schweppenhäuser (Hg.). Fr.a.M.: Suhrkamp, 1991. Bd. V/1–2. 1350 s.

Обзор посвящен нескольким событиям, произошедшим в области изучения материальности чтения — круглому столу Высшей школы социальных исследований (École des Hautes Études en Sciences Sociales), состоявшемуся в библиотеке Алькасара в Марселе. Организаторы круглого стола обозначили его тему как «Время чтения» (Le temps de la lecture). Вторым элементом обзора стала недавняя публикация — книга Андре Фрейжомиля «Искусство браконьерства: материальная история чтения <в работах> Мишеля де Серто» (Arts de braconner: une histoire matérielle de la lecture chez Michel de Certeau). Материальная история чтения — зачастую воспринимаемого, скорее, как нематериальная процедура — методологически происходит из анализа дискурса Мишеля Фуко, чувствительна не только к материальности знаков, размещенных на странице, но и контекста публикации, определяющего смысл читаемого (а не только написанного и «запрограммированного» автором). Она восстанавливает в правах материальные носители текстов и рассматривает их наряду с техниками читающего тела как факторы, участвующие в развертывании процедур понимания. Материальная история чтения позволяет увидеть свой объект как эмпирическую, социальную и исторически контекстуализированную практику, задействованную в определенных сообществах — причем не только «интерпретативных», но и в таких, которые можно было бы назвать «телесно моторными».